– совместный проект Государственного музейно-выставочного центра «РОСИЗО» и Государственного Владимиро-Суздальского музея-заповедника. Представленные в экспозиции произведения искусства: живопись, скульптура, плакат, фарфор – более 40 предметов из музейных собраний – являются яркими документами эпохи, отражающими в зримых образах важный период истории страны с его пафосом созидания и энтузиазмом, достижениями и заблуждениями. Организаторы проекта не ставили перед собой заведомо невыполнимой задачи – познакомить владимирскую публику с искусством 1930–1950-х годов. Цель выставки иная – дать представление о феномене «социалистического реализма».
Из статьи Ольги Яблонской
«Исторически сложившееся искусство»:
«Государственный музейно-выставочный центр «РОСИЗО» – одно из тех официальных заповедных хранилищ, в которых советское искусство 1930–1950-х годов представлено наиболее репрезентативно и объективно. Исключительность и неординарность этой коллекции определяется тем, что основной её массив складывался в течение многих десятилетий в Архиве художественных произведений – уникальном учреждении, куда отправляли на хранение работы, по тем или иным причинам не востребованные музеями. Единственный в своём роде, этот Архив собирал и хранил произведения искусства тем же порядком, каким обычные архивы собирают и хранят документы и мемории, то есть ориентировался, главным образом, на историко-документальную ценность попавших в его фонды памятников и хранил абсолютно всё – без отказов и списаний.
Насколько корректно можно судить по этим документам о реальном лице времени и особенностях его искусства? При попытке ответа на этот вопрос обращает на себя внимание преинтересный парадокс: произведения мэтров и олицетворённых символов социалистического реализма – Александра Герасимова, Моравова, Модорова, Бродского, Налбандяна, Ефанова, Хмелько – никакого отношения ни к реализму, ни к социализму, ни к действительности – особенно социалистической – не имели никогда. А имели они отношение к очень древнему и очень живучему искусству парадного имперского академизма, которое всегда эстетически сопровождает, оформляет и поддерживает любую тоталитарную диктатуру – со времён Древнеримской империи (а то и раньше) и до наших дней.
Впрочем, даже дистанцированные от реальности опусы столпов и мэтров невольно и по-своему говорят правду о своём времени: например, количество и качество сольных и групповых изображений диктатора и его приближённых неопровержимо свидетельствуют и о факте диктатуры, и о степени её мощи, и о силе её циничного бесстыдства. Также по-своему знаменательно категорическое и даже декларированное несоответствие портретного образа товарища Сталина – обыкновенно величавого, статного и ясноглазого красавца – его конкретному облику, зафиксированному на фотографиях и в кадрах кинохроники.
Изображения И.В. Сталина и его соратников попали в архивные фонды в программе разоблачения культа личности – когда изведённые на эти изображения мегатонны металла и камня сметались с городских улиц и площадей, а квадратные и погонные километры холста спешно покидали экспозиционные площади и запасники музеев. Именно таким, отчасти механическим, образом коллекция «РОСИЗО» обрела хрестоматийные «шедевры» статусных столичных иконописцев (А.М. Герасимов «Портрет Сталина», 1939, В.П. Ефанов «Портрет В.М. Молотова» и «И.В. Сталин и В.М. Молотов с детьми», 1947). Мастеровитые, но безжизненные – истинную ценность собрания составляют совсем не они.
Его истинную ценность составили не освоенные или отторгнутые официозом многочисленные холсты, в которых не окончательно воплотилась фальшивая государственная эстетика, но явственно отразилась подлинная поэтика и героика времени – причем в полном и органичном соответствии с заповедью о правдивом отображении и социалистическом наполнении. Мастера второго ряда (многие из которых, впрочем, успели получить очень качественное художественное образование во ВХУТЕМАСе – ВХУТЕИНе и взять уроки у лучших мастеров своего времени) правдиво отображали те стороны социалистической действительности, в которых им виделась правда. И в которых эта правда была, как была своя правда в гуманистической и романтической социалистической идее.
Дуализм гуманистической социалистической идеи и тоталитарной социалистической идеологии не только составил драматический ментальный конфликт эпохи, но и сформировал в одном времени и пространстве два типа искусства: искусство, обслуживавшее идеологию, и искусство, служившее идее. Искусство идеологии штамповало мертвенные пропагандистские муляжи, искусство идеи отражало и воспевало подлинные жизненные ценности, которые выживали и прорывались даже в формах, продиктованных идеологией.
Большая часть единиц хранения коллекции «РОСИЗО» поступила с большой Индустриальной выставки 1939 года. Интересно, что ни заданность темы, ни заведомая прозаичность навязанных индустриальных сюжетов не помешали художникам не только почувствовать, увидеть и показать красоту и величие происходящего, но и выразить это в лучших традициях рубежа веков и двадцатых годов. Ученики Истомина и Лентулова, Коровина и Петрова-Водкина, Машкова и Штеренберга не забыли полученных уроков и настойчиво продолжали разрабатывать уже затоптанные соцреалистическим мейнстримом традиции своих великих учителей. Сюжетика социалистического строительства, а также трудового и боевого героизма советских людей интерпретируется с колористической сочностью и силуэтной внятностью примитивизма и композиционной динамичностью Общества станковистов (К.В. Николаев «Прокладка железнодорожного пути в Магнитогорске», 1930). Есть в собрании настоящие, опередившие своё время шедевры – например, великолепные надмирные пейзажи Бориса Цветкова («Гидроавиация», 1933, «Доставка плотов», 1937), или просто прорывная для 1933 года композиция А.И. Кацеблина «Лыжный рейд в Карелии». Но помимо этого, здесь можно найти и пленительные образцы наивного искусства, и подлинно трогательные курьезы – вроде овеществлённой метафоры В. Лукина «Уголь Кузбасса» (1938) или разветвлённой аллегории А. Фридриха «От соски до автомобильной шины» (1937).
Знаковыми датами – концом 30-х и конкретно 37-м – датировано большинство работ, сохранённых в Архиве художественных произведений, – эстетических документов эпохи, зафиксировавших и сюжетно, и художественно жизнеутверждающую героику времени и совершенно никак, ни явственно, ни даже скрытно не отразивших тёмной и страшной его стороны. И это объясняется не только солнечным неведением авторов, или, напротив, твёрдым знанием, что за такого рода отражения можно заплатить жизнью, и не одной своей.
Это объясняется ещё и тем, что трагический конфликт между идеей и идеологией сформировал, помимо всего прочего, особый тип социальной и художественной рефлексии, воплотившейся, в частности, в уникальном и неповторимом явлении компенсаторного искусства, которое рефлекторно (а возможно, и сознательно) возмещало ужасы жизни обострённым ощущением и искренним воспеванием чистой радости бытия».
