Живопись Карлоса Хачатряна.

Выходец из Армении, выпускник Ереванского художественного института, Карлос с 2003 года живет в городе Вязьме. На выставке экспонируются в основном работы последнего, «вязьменского» десятилетия, но все они проникнуты атмосферой воспоминаний о той среде, в которой происходило сложение образного видения и творческого метода художника. Каковы же эти воспоминания?

Разумеется, это родная Армения. Начнем с цветовой гаммы. В картинах Хачатряна много желтого цвета: пшеничное поле с бегущими по нему детьми, безлюдная равнина с выжженной до желтизны травой. Колорит этих работ отдаленно напоминает цветовой строй «эталонных» армянских пейзажей, скажем, того же Сарьяна. Только здесь нет сарьяновской сочности и звучности цвета – картина мира воспринимается словно сквозь дымчатое стекло, поглощающее яркие солнечные лучи. Ощущение дымки возникает почти во всех пейзажах художника, она-то и создает тот романтический флер, в котором рождаются видения, обозначающие пространство исторической памяти. В этой дымке размываются силуэты предметов, смягчается линия горизонта – стихии воздуха и земли сливаются воедино. Пластическое единство полотна подчеркивается самой манерой наложения краски: художник пишет, словно акварелью, очень жидким маслом. И в этом едином «эфире» тонкого красочного слоя могут возникать, наряду с реалистически воплощенными изображениями, фантомные силуэты: фрагмент каменного декора храма с характерной для Армении стилистикой средневековой архитектуры («Дорога к храму», 2008), иконографически узнаваемая евангельская сцена («Благовещение», 2010). Адресность мотива – природного и архитектурного – словно «нить Ариадны», связывающая художника с родиной и ее культурой.

Но есть в искусстве Карлоса Хачатряна и иные связующие нити. Они ведут в «чужие», не отмеченные родовой памятью пространства и художественные системы. Зрителю может быть продемонстрирован некий общеевропейский стиль, выражающийся в дизайнерском подходе к структурированию полотна, особенно когда объектом изображения становятся цветы. Крупные, максимально приближенные к зрителю, они буквально заполоняют плоскость холста, превращая его в декоративное панно. Есть и гиперреалистические, граничащие с фотографичностью, вещи, явно указующие на связи с искусством Прибалтики, особенно с эстонской школой 70-х – середины 80-х годов, культивирующей фотореализм, конкретно – с живописью Андо Кесккюлы. Можно было бы привести здесь и другие имена, скажем Малле Лейс, особенно в связи с монументализированной интерпретацией «цветочной» темы.

Тут следует остановиться, оглянуться… И вспомнить те времена, когда разные школы – латышская, литовская, грузинская, армянская и пр. – были составляющими единого художественного процесса огромной страны. В 60-е и 70-е годы, после господства парадно-представительского официоза, нивелирующего национальные особенности искусства, появляется активное тяготение к утверждению самобытности каждой из школ. Совместное пребывание художников в домах творчества и работа в творческих группах лишь обостряла желание каждого автора показать индивидуальность своего мира, воссозданного в особой пластической системе, которая, в свою очередь, обусловлена комплексом историко-художественных традиций и мировоззренческих установок. А что художников объединяло? Страстный интерес друг к другу (с каким теплом вспоминаются теперь «интернациональные» ночные посиделки в номерах домов творчества, когда участники группы рассказывали о себе и обычаях своего народа). Взаимная эстетическая отзывчивость (как внимательно всматривались художники в работы друг друга и отвечали на интересные находки коллег «эхом», но в иной тональности, скорректированной своей национальной школой и индивидуальными пристрастиями). Совместное стремление к овладению высокой живописной культурой (дух соревновательности заставлял держать высокую планку профессионального ремесла). И это лишь малая доля преимуществ, характеризующих ту, ставшую уже далекой историей, нашу художественную жизнь. Она кипела, и память об этом кипении в едином «котле», выплавлявшем яркие таланты, несет в себе искусство Карлоса Хачатряна, период становления которого совпал со временем освобождения искусства от оков единой идеологической доктрины…

Ольга Костина, кандидат искусствоведения