Обратиться к теме сакрального сегодня побудило то обстоятельство, что в последние пять-семь лет тема «искусство и религия» неожиданно стала смыслообразующей для большого количества выставок. Кроме «Образа иконы» (Москва, 2013), легко приходят на память провокативный проект «Верю» на «Винзаводе» (Москва, 2007), призывающее к согласию «Двоесловие /Диалог» в Татьянинском храме при МГУ (Москва, 2010), авторское высказывание Гора Чахала «Хлеб Неба» в Государственной Третьяковской галерее (Москва, 2011), междисциплинарную инициативу «Искусство и религия в пространстве современной культуры» в Российской академии художеств (Москва, 2013), организованные Маратом Гельманом «ICONS» в санкт-петербургском лофте «Ткачи» (Санкт-Петербург, 2013) и рождественский фестиваль «Дары» в Государственном музее архитектуры имени А. В. Щусева (2013-2014). Все эти экспозиции, разнящиеся по пафосу и составу участников (за редкими исключениями), объединяет одно – желание создать вместо выставки то, что историк византийского искусства Алексей Лидов называет «иеротопией», то есть творение сакрального пространства посредством изящного, где эстетика не ограничивается формальными категориями, а претендует на Высшие Смыслы. Но выставка, оставаясь секулярной, не следует строгому канону, что подчёркивается названием нынешнего проекта.
Точной цитаты из книг о. Павла Флоренского найти не удалось, но, по воспоминаниям современников, учёный и богослов в своих лекциях во ВХУТЕМАСе 1920-х годов постоянно повторял: «Культура начинается тогда, когда заканчивается культ». Как «иерофания» (Мирча Элиаде), т. е. вторжение священного, сочетается с профанной артистической «иеротопией», и является чуть ли не главной проблемой искусства уже множество столетий, и вот неожиданно она обострилась в сегодняшней России. Выставка «Вне канона» одно из следствий обострения и возможный рецепт снятия температуры в горячечных спорах.
В проекте участвуют около пятнадцати художников – от современного классика Виктора Калинина, обратившегося к евангельской тематике, до авангардиста Дмитрия Гутова, воссоздающего классический сюжет «Благовещения» из ржавого железа. Игра в примитив Елены Черкасовой сочетается с эстетским техницизмом псевдопергаментов Валерия Харитонова. Хитроумная инсталляция-ребус Гора Чахала – с пронзительными скульптурами покойного Лазаря Гадаева. Пастозные притчи Натальи Нестеровой соседствуют с прозрачным экспрессионизмом Ирины Старженецкой. Но экспозиция не выглядит эклектичной, напротив, она связана крепким узлом одного вопроса: как можно изобразить неизобразимое. Средневековый иконописец, находясь в пределах культа, а не культуры, вживую видел персонажей Священной Истории – и ангелов, и Богоматерь, и Иисуса. Сегодня же художник занимается тем, что в феноменологии Гуссерля называлось идеацией – мыслительной работой по формулированию, в данном случае запечатлению, объекта в его физическое отсутствие. Нынешний человек не видит Бога воочию, а ощущение Его присутствия зависит от субъективных свойств отдельно взятой особи. Автор изображает незримое и говорит о вере, подчас подвергая сомнению самые основы её. «Все поэты – еретики», писал Иосиф Бродский. Этот диагноз распространяется и на художников, творящих вне и поверх канона.
Однако сказано: «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр. 11:1). Зрителю остаётся поверить художнику и разделить с ним его прозрения, подчас кажущиеся не слишком каноническими.
