Графика. Акварель

В произведениях художников-непрофессионалов принято более всего ценить «наивность», усматривая в ней некое достоинство, способное перекрывать все прочие качества. Однако «наивность» это всего лишь наивность, некая психологическая черта, она может быть как угодно мила, но главного – художественного качества – она не содержит и не определяет.

Елена Бернатас не была наивной ни человечески, ни творчески. Она не получила никакой художественной выучки, успела проработать, увы, немного, работала «как могла», слушаясь самой себя (и, разумеется, внимательно поглядывая по сторонам). Но, в отличие от художников «наивных», в центре ее интереса всегда было именно видимое, а не представляемое, и это видимое она стремилась воплотить. Лишь там, где е стремление к результату наталкивалось на нехватку школы, в ее листах возникали кое-какие приметы «наивности». Но это случалось не часто, потому что она обладала редкой чуткостью к соразмерности между поставленной целью и употребляемыми средствами – чуткостью если не профессиональной, то близкой к профессиональной. Она была очень талантлива.

Рисунки Елены Бернатас вызывают восхищенное недоумение. Причиной тому - две их особенности, почти выведшиеся из современного художества. Первая из них – трепетная и истовая преданность натуре и потребность вникнуть в нее. Мотивы ее работ, а это, как правило, пейзажи, элементарны: Петроградская сторона, где она жила (многое было просто высмотрено из окна), а также берега Волги и Украина, где она бывала. Реальность заурядная, но не нуждающаяся в том, чтобы из нее что-то специально отбирали – «красивое», «выразительное» или хотя бы «удобное» для изображения. В том, как Елена Бернатас находила свои мотивы, есть некоторая непонятность. То ли это была избирательность особого рода, мотивы которой мне недоступны, то ли избирательности просто не было, а была внутренняя уверенность в том, что все видимое вокруг равно интересно для воплощения, и именно таким, каково оно есть в реальности. ТО ли она просто не понимала, как трудны для изображения некоторые из мотивов, за которые она безбоязненно бралась и так убедительно претворяла.

Особенность вторая – само качество подобного претворения (или перетворения) реальности в рисунок, пространства в плоскость. Ее смелость не имела ничего общего с самоуверенностью «профессионала», обкарнывающего натуру с помощью десятка надежных приемчиков. Ей в самом деле было страшно интересно и увлекательно распутывать то, что она видела перед собою, и заново запутывать на листе, подчиняясь свойствам акварели, туши, пастели, карандаша, которые ложатся не по правилам, а так, как им естественно. Ее приемы были спонтанны, зарождались сами собою – порой очень непривычные, вроде обработки красочного слоя ударами плотных белил или прихотливых, безумных зигзагов, которые как будто не имеют видимой связи с кронами деревьев, но тем не мене в эту связь охотно вступают. Ее преданность натуре никак не мешала экспрессии, скорее – даже нуждалась в ней.

Искусство Елены Бернатас это очень короткая и очень яркая вспышка. Бессмысленно гадать о том, имело бы оно устойчивое продолжение и было бы это продолжение таким же ярким. Но оно успело состояться.

Эраст Кузнецов