Юность в Кишиневе, затем Таллинн, Бухарест, Париж: Алла Русу и ее искусство обретали зрелость в новом мире, вовсе не оранжерейном, но уже свободном. Уже в 1994 году она показала во Франции четыре персональных выставки. В таллиннскую Академию художеств она поступила в 1987: Эстония и в тоталитарные времена сохраняла относительное «вольнодумство», а в пору наступающих радикальных перемен давление официальной советской эстетики едва ли ощущалось.

Очень разная, но основательная школа способствовали точности выбора и независимого поиска. В ее импровизациях – архитектоника, в кажущейся легкости – культура живописной техники. В ее стремительных, спонтанных живописных фантазиях лишь весьма опытный взгляд почувствует укорененность в культуре минувших времен.

Русу более всего–художник-урбанист: ее мотивы – город, его фантомы, ассоциативные ряды, ритмы, цветовые гармонии. Городской пейзаж в ее картинах далек от обычного изображения домов или набережных: улицы, персонажи, предметы объединяются в неделимую художественную субстанцию, в большой мере независимую от предметной среды. Не часто нынче встретишь художника, в искусстве которого, как у Аллы Русу, классический background синтезируется с острым и точным чувством современности. Алла Русу любит и много пишет Петербург. Но как написать этот город, когда за обычным сочетанием слов — «петербургский пейзаж» — лавина привычно утонченных ассоциаций и цитат. Как взглянуть независимо на эти дома и набережные, укутанные в едва прозрачную дымку с детства знакомых метафор, фраз, пластических интерпретаций?

Для этого нужен талант, школа, уважение к традиции и отвага вовремя от нее освободиться. Способность не просто видеть особливость домов, каналов, набережных, воды, но и ощущать как художественное событие собственное бытование именно в этой среде, способность соотнести объективно вечное и олимпийски прекрасное с собственным эмоциональным и творческим опытом.

Алла Русу обращается к тем, кто ищет в картине не изображение города, но индивидуальное ощущение от него, комплекс рождаемых им видений, ту урбанистическую фата-моргану, которая у каждого художника – своя.

Острое, независимое и очень свое восприятие города соединяется в ее картинах с личностным ощущением жизни внутри этих городов. Чудится, освобожденная, подвижная субстанция подсознания вливается в русло спокойного, просветленного структурированного» видения и реализуется в отдаленно напоминающих реальность, наделенных своей таинственной, загадочной, карнавальной формой образах. Венеция или Санкт-Петербург, или Таллинн – все это, прежде всего, среда обитания души художника, встревоженной и вдохновленной старыми камнями любимых городов. Дома, колоннады, каналы, крыши сплетаются в подвижную мерцающую радужными переливами красок фарандолу, ликование мешается с печалью, некая гофманиада мерещится в фасадах венецианских палаццо, которые наделены странной зыбкой подвижностью. Города рушатся, растворяются, возникают вновь, озаренные и преображенные воспоминаниями, мыслями, сравнениями. Внешне и внутреннее непринужденно меняются местами, призраки декораций Мариинского театра мерещатся частью его архитектуры, Кунсткамера «излучает» светозарные миражи.

Ее живопись – несомненное свидетельство счастливой устремленности к выстраданной новизне, к свободе от постмодернистского лукавства, к обретению не просто нового, но принципиально иного. Своего.

Михаил ГЕРМАН, профессор, доктор искусствоведения, академик Академии гуманитарных наук, член AICA при UNESCO