«Вугар Мамедов удивительно органично соединяет в своем творчестве значительные художественные традиции, имеющие богатую историю и при всех внешних различиях находящие немало точек соприкосновения. Важно подчеркнуть, что здесь тесно сплетаются понятия традиции и Школы, предполагающие детальную проработку или декоративное обобщение силуэта, линии, цветового пятна – яркого или приглушенного, где колорит, как принято говорить, «звучит под сурдинку». Безусловно, опыт учебы в мухинском училище – ныне Художественно-промышленной академии им.А.Л. Штиглица – в свое время помог молодому творцу овладеть необходимыми профессиональными навыками. Здесь именно обретение необходимой меры условности помогало акцентировать в образе чистую декоративность – но одновременно и находить в обобщении пластической формы то, что способно наделить ее выраженной эмоциональной интонацией. Пожалуй, именно в начале пути Мамедова столь важной оказалась роль принципов «мухинской школы», которые когда-то, в 1960-е и 70-е годы приоткрывали дверь в вожделенный для многих молодых талантов мир художественных новаций начала ХХ века…

И здесь усвоение этих правил, пожалуй, как раз и позволило Вугару Мамедову обрести свою дорогу в искусстве, а вернее, свою тропинку, на которой как раз и возможно сосредоточенное созерцание красоты, когда путь к ней совершается шаг за шагом, без резких рывков и скоропалительной смены эстетических ориентиров. Несмотря на то, что Вугар обращался и к иным направлениям живописных поисков, выставка в Голубой Гостиной знакомит с той гранью его творчества, где наиболее полно раскрылся дар постижения прекрасного через выразительный язык самой живописи. Познакомившись лишь с несколькими полотнами Вугара, мы различаем притягательную тайну, заключенную в образном языке миниатюр или в орнаментальной вязи прикладного искусства мусульманского Востока – так, например, происходит в работе, где птицы на ветвях создают лаконичный и в то же время звучный узор. В итоге возникает ассоциация нотных знаков на разлинованном листе, когда само пространство природы словно наполняется музыкой только начавшейся весны. И такая игра ассоциациями, намеками, музыкальными аллюзиями весьма важна в структуре живописи Вугара Мамедова.

Эмоциональное содержание его полотен, как правило, не «подсказывается» сюжетом – даже в том случае, когда автор изображает игру на музыкальных инструментах, ощущение прикосновения к национальной традиции рождается благодаря ритмическому созвучию плавных силуэтов фигур, их жестов или наклона голов… Так или иначе, автор намеренно не проясняет здесь сюжетную ситуацию, останавливая ход времени в пространстве картины. Так происходит и во многих других его работах, где лица героев и героинь скрыты от наших любопытствующих взоров. Кажется, они также намеренно не «пускают» нас в пространство своих эмоций и тех живописно-пластических задач, что увлеченно решаются художником. Может быть, перед нами – момент поцелуя или слова, произнесенного в момент танца. Но, так или иначе, для нас гораздо важнее таинство молчаливого диалога, когда молчание гораздо красноречивее подробно обозначенного действия. Быть может, не случайно Мамедов избегает форсированного буйства красок – Восток у него являет себя не в насыщенной гамме солнечной палитры, которая рассчитана на мгновенный эффект, а в постепенном раскрытии эмоционального настроя, где в холодном колорите словно пробивается наружу настроение грусти, размышления. А горящий оранжевый или песочно-охристый как бы намекает на возможность эмоционального подъема, который поневоле переживает зритель в момент знакомства с картиной.

Такая партитура цветовых нюансов или более выраженных цветовых и эмоциональных контрастов может разыгрываться в совершенно разных мотивах. Пожалуй, здесь вряд ли уместно проводить сколько-нибудь четкие границы между жанрами – любой мотив может стать импульсом для экспериментов с пространством, композицией и, конечно, с цветом. И, повторю, поиски эти не имеют самодовлеющего характера, даже в том случае, когда автор приходит к чистой абстракции, где словно пересекаются принципы послевоенной американской или европейской абстракции и восточная орнаментика. Отказ от следования зримой реальности дает жизнь лаконичным комбинациям форм, цветовых объемов и фактурным напластованиям материи, близкой, скорее, не живописному, а керамическому искусству. К счастью, Вугару Мамедову удалось найти свою узнаваемую манеру в серии работ, которые он ныне готов предложить на вкус взыскательного петербургского зрителя. Художник не пытается поражать и эпатировать – равно как не стремится покорно следовать в русле проверенных временем решений. Он доверительно делится тем, что можно расценивать как пространство эксперимента, целенаправленного движения в глубину уже определившегося «проблемного поля» самой живописи. Именно этой негромкой интонацией, способной затронуть нечто потаенное в душевном опыте каждого человека, и привлекает экспозиция небольшой персональной выставки в Голубой Гостиной Петербургского Союза художников» /Руслан Бахтияров, кандидат искусствоведения, старший преподаватель СПГХПА им. А.Л. Штиглица/.

О художнике:

Вугар Агаевич Мамедов родился в г. Гянджа (Азербайджанская ССР) в 1966 году. Жил и учился в г. Баку. С отличием окончил художественное училище им.А.Азимзаде в 1985 году. В том же году поступил в ЛВХПУ им. Мухиной на кафедру монументальной живописи. Участник различных выставок, как в России , так и за рубежом. В 1998 г. вступил в члены СХ России (секция монументального искусства). Живет и работает в Санкт Петербурге.