Художник Евгений Рухин погиб, не дожив сорока дней до своего тридцатитрехлетия. Пройдет много лет, утихнут споры о виновниках его гибели, сетования, как бы сложилась его жизнь и куда бы повернулось его искусство... И выяснится, что Евгений Рухин как истинный сын Петербурга продолжает линию преждевременно погибших, но успевших творчески выразить суть своего времени талантов России, без которых нельзя представить и понять целую эпоху...
В работах Рухина выстроилась особая знаковая система, до конца еще не понятая, но интригующая введением неожиданных для зрителя приемов и реалий. Это был новый изобразительный язык для русской аудитории, но этот язык, созданный на одном дыхании, был настолько образным, что даже для непосвященных в тонкости современного искусства он прозвучал в работах молодого художника как симфония времени. Современные композиции Рухина завораживали своим подтекстом и настраивали на волну сопричастности и принадлежности к Здесь и Сейчас...
Когда один за другим просматриваешь сотни слайдов работ Рухина и начинаешь лучше ориентироваться в созданной им композиционной системе, то осознаешь: в работах Рухина нет ничего случайного ни в выборе цвета, ни в жесте, ни в мазке. Картины Рухина эпистолярны, в них — послания, посвящения, коллажи из деталей окружавших его предметов. Они несут в себе ощущение его времени, жизнь его поколения и эмоциональный отклик художника на череду событий — как личных, так и внешних...
В системе однозначного плоского официоза сама внешность Рухина (на голову выше рядом стоящих, с кудрявой, отливающей золотом на солнце львиной шевелюрой, переходящей в косматую бороду — на юном лице) уже была вызовом, и в то же время он притягивал и располагал к себе людей своим внутренним аристократизмом и внимательностью. Рухин выглядел необычным даже среди выделяющихся из толпы коллег-художников. После его гибели все, казалось, стали на голову выше.
Изобразительный язык Рухина включал в себя элементы поп-арта и абстракции. Закодированная художником реальность выстраивалась в композициях его картин уже готовыми и легко читающимися символами от популярных икон до мелькающих перед глазами надписей и трафаретных знаков. Отсюда непосредственный отклик зрителя, узнавание пусть и непонятого до конца контекста, ощущение сопричастности к таинству, запечатленному на холсте, и сопереживание. Работы Рухина воспринимались как социальный протест, и в то же самое время как ностальгия по прошлому России. Рухин был хорошо знаком с культурным наследием русского авангарда 20-х годов ХХ века, когда художники порывали со старыми способами самовыражения, находя новые формы, когда, поспевая за новыми тенденциями быстро растущей индустрии, искусство становилось технически изощренней, и когда Фернанд Леже открыл «механическую эру» в живописи. Тогда же попытки Василия Кандинского создать живописные композиции, столь же свободные, как сама музыка, привели к рождению абстракции. Рухин не пытался «вывести ощущение зрителя за пределы картины». Наоборот, с помощью ассоциаций Рухин приводит зрителя в медитативное состояние узнаваемости в контексте социального протеста.
Работая в Ленинграде в 1960–1970-е годы параллельно с московскими художниками: Владимиром Немухиным, которого он особенно любил и почитал, Лидией Мастерковой, чье творчество было ему близко, Оскаром Рабиным, который оказал на Рухина большое влияние и чья дружба помогла ему вырасти как художнику, Рухин также имел четкое представление о современных тенденциях в искусстве «свободного мира». Он затевал переписку с художниками и галерейщиками в США и находил способы переправлять работы для выставок за пределы Советского Союза. В относительном вакууме тех лет в России Рухину удавалось вызвать американских художников на разговор, на обмен идеями.
Еще свежо было в памяти то, как бесценные предметы прошлого были уничтожены, сожжены или просто выброшены на помойку. Окна чердаков в деревнях забивались иконами XVIII века. Адаптация абстрактного экспрессионизма у Рухина несет на себе влияние времени, общества и аудитории. Рухин разработал новый прием переноса оттиска со складней металлических икон на поверхность холста, создавая рельефы. Введя в свои композиции такой значимый элемент русского мировосприятия, как икону, Рухин предлагает зрителю точку отсчета, и, выиграв его внимание и интерес, переводит предметное восприятие на новый уровень предметной абстракции. В личной жизни Рухин оставался человеком-загадкой. Он говорил: «Храните свои секреты при себе». Был немногословен, и если что-то произносил, суть фразы полностью открывалась не сразу. Где бы он ни был, Рухин все время делал наброски своих будущих композиций и торопился в студию, чтобы поскорей начать сразу два-три холста одновременно, включая их в серию. Он торопился работать; говорил, что дня катастрофически не хватает. Многое считал пустой тратой времени, за которое можно успеть «нарисовать картинку». Казалось, что он сам подчинялся какой-то внутренней, ему не подвластной силе, существующей по своим законам...
У предметов в композициях Рухина своя, собственная, история: их использовали, пытали, ломали, выбрасывали, топтали, разоряли, унижали, взрывали, как и живущих рядом с ними людей, и они повествуют о скоротечности нашей жизни, в которой времени как такового не существует. У них свои голоса и своя воля. Рухин относился к ним, как к живым существам. Даже о краске он говорил: «Раз она хочет так лечь, так и должно быть». Он мог задействовать самые неожиданные детали, создавая десятки вариантов, не боясь повторений. Детали, по которым можно было мысленно восстановить его путь вдоль Невы, по узкой улочке, заворачивая в глухой двор старой англиканской церкви. Детали, которые сохранялись в его памяти, западая извне — вовнутрь, фиксировались в неком образе. Рухин сам становился частью своего повествования, сам — деталью окружающего его и нас мира, даже вопреки этому миру становился разом всем и ничем. Странным образом у Рухина мистическая абстракция претворяется в чистую, более того, в исконно русскую духовность. Символика включения в сюжет ликов святых в оттисках икон, деталей церковного алтаря, вещей дореволюционного быта имеет отношение к истории России, православию. Но поэтика истинного художественного образа универсальна, ее ассоциации шире и перерастают контекст. Рухин считал себя космополитом, а свое искусство аполитичным. Но искусство в России никогда не было (и никогда не будет) аполитичным, ибо в России сама аполитичность — уже политика. Рухин погиб, утверждая себя свободным человеком — русским художником. Он верил, что наступит время, когда его работы, как и работы других художников-нонконформистов, будут выставляться на родине. Рано уйдя из жизни, художник Евгений Рухин оставил после себя большое творческое наследие. Пророчески теперь звучит надпись, сделанная им в его последних работах: «Я не прощаюсь» — «Never Good-Bye».
Светлана Дарсалия Куратор выставок
